других эмоций по этому поводу у меня нет, но мне чо-то совсем не стыдно
аттеншн! необоснованный пейринг!
Часы в гостиной бьют полночь. Звук гулкий, неприятный, пугающе громкий в огромной квартире практически без мебели, куда они недавно переехали. Марли давно выбросила бы эти часы или с удовольствием разнесла бы их молотком, или просто вернулась бы в прошлое и не стала бы их покупать, они никогда не нравились ей. Но Квинн запала на часы с первого взгляда, поэтому у Марли не было другого выхода, как послушно взять все сбережения за последний месяц, добежать до антикварной лавки и притащить гигантского механического монстра тысяча восемьсот лохматого года выпуска домой. Сейчас их мерный бой отдается в голове приступами пульсирующей боли. Она не спала нормально, кажется, дня три, и не может уснуть сейчас: вторая половина кровати до сих пор пустует, и ей холодно и страшно. Не потому, что квартира пустая, темная, враждебная, деревья отбрасывают на стены мрачные тени, а часы угрожающе скрипят шестеренками, перестраивая стрелки на деление вперед, а потому что Марли в очередной раз с мрачной решимостью думает о том, что Квинн никогда ее не любила.
Ну а что, все правильно, любила бы – была бы дома, или могла хотя бы позвонить, двадцать первый век на дворе, технологий, позволяющих сообщить другому человеку о том, что тобой все в порядке, достаточно.
Соседи за стенкой опять ругаются. Они ругаются двенадцать часов в сутки, и Квинн это так бесит, что когда она дома, она непрерывно колотит по стенам и обрывает телефон дежурной части. Все без толку. Им никогда не везло с квартирами. В первой соседи непрерывно писали на их дверях угрозы, узнав, что милые девчонки – не сестры и не просто подруги, и им пришлось переехать из соображений безопасности. Во второй их трижды заливало семейство алкоголиков, живущее сверху. Третья устраивала их всем, но потом Квинн получила выгодное предложение на работе, и им пришлось переехать в другой город, так что квартира, в которой Марли сейчас тоскливо считала минуты, была четвертой по счету в их совместной жизни. Вряд ли Квинн когда-нибудь была влюблена в нее. Может, ей нравилось и льстило внимание Марли, все эти восхищенные взгляды, робкие улыбки, неловкие и будто бы случайные прикосновения... Квинн обожает внимание, она поэтому и любит свою работу: постоянно в центре внимания, толпы поклонников, обсуждения ее личности в интернете, за которыми она всегда ревностно следила и принимала слишком близко к сердцу. Однажды она истерила полтора часа, потому что какой-то придурок написал в комментариях к ее фото, что она поправилась. Робкие попытки Марли успокоить ее не привели ни к чему хорошему, они просто разругались в хлам, и виноватой вышла она. Марли знает все про Люси, про то, каким выдалось ее детство, и не винит ее.
Квинн не всегда была такой нервной, это сумасшедшая работа с напряженным графиком и внезапная популярность сделали ее такой, и Марли тихо проклинает и то и другое, комкая в руке идеально белую простынь. Квинн не переносит грязного постельного белья. Навязчивая мысль "она-любит-не-меня-а-мою-влюбленность-в-нее" никак не отпускает и пугает сильнее, чем все предыдущие страхи. Страх заговорить с Джейком. Страх не понравиться ему в постели, когда у них дошло до первого раза – обе фобии давно растворились в прошлом и теперь кажутся просто смешными. Страх выступать на сцене перед толпой народа, нести ответственность за всю команду. Страх не поступить в Йель, хотя Марли изначально и не планировала туда поступать...
- Привет. Здесь не занято?
Марли подняла глаза и встретилась взглядом с невысокой девушкой с большим подносом в руках. Она даже не смогла толком ответить ей, что нет, не занято, потому что боялась всех на свете. В Йели Марли снова почувствовала себя отбросом, главным образом, из-за любезных однокурсниц, не считающих человеком того, чьи шмотки в сумме стоили дешевле нескольких сотен долларов. Девушка, не дождавшись ответа, пожала плечами и поставила поднос на столик.
- Не хочешь говорить – не надо. Тогда я все-таки присяду, прости, если тебе это неприятно.
Марли кое-как вышла из оцепенения и застенчиво улыбнулась.
- Нет-нет, я не против, просто… Просто никто раньше не хотел садиться со мной.
Внимательные глаза девушки строго осмотрели ее лицо, и Марли почувствовала себя маленькой и глупой.
- Почему?
- Тебе лучше пересесть, - извиняющимся голосом попросила Марли. – На нас смотрят.
Девушка осмотрелась. На них и впрямь смотрели однокурсницы Марли, напряженно, недобро. Девушка усмехнулась и покачала головой.
- И что? Мы же не делаем ничего такого.
«Тот, кто садится со мной, автоматически становится изгоем» - крутилось в голове у Марли, но она подавила желание выложить все, как есть, еще раз застенчиво улыбнулась и уклончиво ответила:
- У тебя могут быть неприятности.
Девушка вальяжно откинулась на спинку стула и скептически подняла бровь.
- Это у них завтра же начнутся неприятности и большие вычеты из суммарного семестрового балла. Я – куратор вашего курса.
Куратор! Третий курс, не меньше! Подумать только, а Марли-то решила, что она – новенькая, поэтому и не в курсе местных правил!
- Меня зовут Квинн Фабре, и с этого момента ты будешь обращаться ко мне по всем вопросам. Особенно, по вопросам издевательств. Расслабься и ешь… как тебя зовут?
- Марли. Меня зовут Марли.
- Хорошо. Откуда ты родом, Марли?
С этого разговора и на всю жизнь. Бесповоротно. Окончательно. Марли втрескалась в Квинн Фабре по уши.
И теперь страх того, что Квинн просто позволяет себя любить, гложет сильнее, чем страх, который она испытала тогда, несколько лет назад при мысли, что Квинн может оказаться такой же, как все, бросить ей в лицо скомканную салфетку и присоединиться к стайке презрительно хихикающих девочек-мажоров.
«Здравствуйте, это Квинн Фабре. К сожалению, в данный момент я не имею возможности ответить вам, но вы можете оставить сообщение после сигнала».
Марли закрыла глаза и отшвырнула телефон в сторону. В ней снова просыпалось иррациональное ревнивое чудовище, жаждущее скандала с битьем посуды. Она бесилась при мысли о том, что Квинн сейчас с кем-нибудь другим. Ревновала. Изводила себя. Она хорошо помнила тот момент, когда они с Сантаной, Бриттани и Квинн сидели в кафешке и трепались о сложностях геев. Сантана тогда разразилась целой гневной тирадой о том, что ее начальник – ебаный гомофоб, постоянно придирающийся к ней из-за ориентации. Марли удивилась:
- Ты же прекрасный специалист, какое ему дело до того, что ты и твоя девушка – лесбиянки?
- Ну, это Сантана лесбиянка, а я, скорее, велосипед…
- Бисексуал, Бриттани*, - поправила ее Сан. Квинн рассмеялась, а Марли заметила испуганный огонек напряжения в глазах Лопез. Они с Бриттани встречались со школы, пережили кучу свалившихся неприятностей и остались вместе, но Сантана все равно безумно боялась, что Бриттани уйдет от нее к какому-нибудь парню.
*(Прим.авт: bicycal - bisexual)
Марли ревновала Квинн даже к этим проклятым часам, к косметике, к работе, ко всему на свете, и особенно - к Рейчел Берри. Нет, Квинн никогда не говорила о ней, не упоминала ее имени, не звонила, не писала смс, ее даже не было у нее в друзьях на фейсбуке, но Марли хорошо знала, как Квинн убивалась по ней, когда училась в колледже, и каждый раз, когда она задерживалась где-нибудь, Марли не могла избавиться от мысли, что она все-таки добилась эту чертову Берри и теперь они вместе.
Марли включила свет в ванной и посмотрела в зеркало. Квинн сотни раз говорила ей, что она красивая, когда они только начинали встречаться, и Марли хотела бы верить ей, но не могла. Красивых не заставляют ждать часами своего возвращения с работы. Красивых приглашают в кино или ресторан на выходных. Красивых водят с собой на светские тусовки, а не оставляют сидеть дома и выть от тоски.
«Детка, ну ты же понимаешь, что я пока не могу совершить каминг-аут».
Марли не понимает. Ей просто плохо. Она просто скучает.
В зеркале отражается худое изможденное лицо с синяками под глазами, встрепанные волосы, выпирающие ключицы со следами засосов. Конечно, их оставила Квинн. Восемь лет – и у Марли не было никого, кроме нее. Интересно, а у Квинн кто-нибудь был? Когда Марли училась в школе, она успела познакомиться практически со всеми друзьями Квинн по хоровому кружку: они ежегодно собирались в МакКинли и вспоминали прежние времена. Сама Квинн, зная, что Рейчел ни за что не упустит такое событие, предпочитала игнорировать все приглашения на совместные праздники, чтобы не видеть ее.
Тогда Марли не знала этого, и Рейчел, скорее, нравилась ей. Сейчас – знает. И ненавидит Рейчел.
У Марли бледная кожа. У Квинн тоже бледная, но… Не такая. По ее коже хочется бесконечно проводить пальцами, губами, языком, касаться, вдыхать ни на что не похожий сладкий запах. Марли же просто смешна. Похожа на худенького нескладного галчонка. Во всяком случае, ей самой так кажется. Квинн злилась, говорила, что она просто изматывает себя своими дурацкими комплексами, ругалась, пыталась доказать Марли, что она прекрасна, но… Прекрасные не смотрят на себя в зеркало с такой тоской в глазах.
Марли бросила взгляд на коробочку с лезвиями. Два-три прикосновения холодной стали к теплой коже – и ей больше никогда не нужно будет заботиться о том, вернется ли Квинн домой. Мысль напугала. Захотелось позвонить маме.
- Да, детка?
Мама всегда брала трубку. В любое время дня и ночи у нее было желание выслушать Марли. В отличие от кое-кого.
- Привет, мам. Как ты?
- У меня все хорошо, а у тебя? Почему ты звонишь так поздно? Что-то случилось?
- Нет, просто… соскучилась.
Они поболтали еще минут семь. Легче не стало. Марли взглянула на часы. Почти два ночи. Квинн не придет.
И когда Марли решила это окончательно, она просто поняла, что не может дышать. Горло сжало тисками. На глаза навернулись слезы – не от обиды, а от недостатка кислорода в легких.
Марли лежала так еще час или два, и чувствовала себя то ли выброшенной на берег рыбой, то ли давно мертвым музейным экспонатом. Скрипнула дверь. В коридоре кто-то споткнулся о тумбочку и выругался. Щелкнул выключателем. Уронил пальто и выругался еще раз. Марли лежит и не понимает, Квинн это или не Квинн. Если не она, то пусть это окажется грабитель, насильник, убийца – все равно она не сможет больше ждать. Квинн заходит в спальню, тихонько переодевается и ложится рядом с Марли. От нее стойко пахнет алкоголем и духами. Чужими.
- Где ты была? – тихо, шепотом спрашивает Марли. Квинн вздрагивает от неожиданности.
- Ты не спишь, милая?
- Нет. Жду тебя.
- Я здесь. Спи, - Квинн легко целует ее в затылок и отворачивается к стенке. Запах чужих духов перебивает естественный запах ее тела. Марли касается спины Квинн рукой и ей кажется, что ее кожа липкая и грязная. Ощущение противное. И Квинн не ответила на вопрос.
Еще неделю спустя Марли обнимает футболку Квинн, забытую ею в шкафу, слушает бой ненавистных часов и думает о том, сможет ли Берри сделать Кью счастливой. Сантана и Бриттани ушли два часа назад. Они дали Марли выплакаться, вытерли ей слезы, напоили до невменяемого состояния, а потом заботливо держали ее волосы, пока она блевала над унитазом. Они могли остаться, но Марли буквально вытолкала их за дверь, сказав, что с ней все хорошо. Часы бьют полночь. Марли медленно встает и идет в гостиную.
Пять. Шесть. Семь. Они делали ремонт не так давно, поэтому повсюду разбросана целая куча инструментов.
Восемь. Марли берет молоток и с силой замахивается. Девять… Циферблат разлетается осколками с первого удара. Массивный деревянный корпус – с восьмого. Во все стороны летят шестеренки, крючочки, болтики, еще какие-то непонятные детальки. Потом часы перестают бить, только как-то жалобно поскрипывают. Марли откидывает молоток в сторону, возвращается в кровать и накрывается одеялом до самой шеи. И вот тогда ей действительно становится теплее и легче.
Квинн лежит в холодной постели, поджав под себя ноги. Сегодня у них с Рейчел праздник, месяц с того дня, как они вместе.
"Привет, это Рейчел. Скорее всего, я на работе, или у меня важная встреча, или я занята по каким-то другим причинам... В общем, вам лучше перезвонить или оставить свое сообщение после сигнала".
Пиииип. Квинн смотрит на экранчик телефона и сбрасывает исходящий звонок. У них нет больших часов, только крохотный будильник на полочке Рейчел, но он тикает едва ли не громче, чем гигантские антикварные часы из ее прошлой жизни. Квинн закрывает глаза и прислушивается. Тиканье кажется издевательским, как хихиканье. Как хихиканье тех девчонок, которые превращали ее детство в ад.
"Люси-кухарка, Люси-толстуха. Эй, Люси, твоя задница толще, чем парковочное место твоего папочки".
"Квинн, ты прекрасна. Ты самая красивая девушка из всех, что я встречала, но ты гораздно больше, чем просто внешность".
Прекрасных не бросают одних в пустой квартире. Будильник тикает громко и мерно.
других эмоций по этому поводу у меня нет, но мне чо-то совсем не стыдно
аттеншн! необоснованный пейринг!
аттеншн! необоснованный пейринг!